25 августа. 75 лет со дня рождения прозаика, литературоведа Николая Михайловича Коняева (25.08.1949, пос.Вознесенье Подпорожского р-на Ленинградской обл. — 16.09.2018, г.С.-Петербург). Окончил Литературный институт имени А.М. Горького (1980). Член Союза писателей СССР. Автор сборников прозы «Такой ветер» (1980), «Ненайденные клады» (1987), «Марсиане» (1991), романов «Неудавшийся побег» (1993), «Письма с того света» (1997) и др.
Лауреат Международной литературной премии имени И.А. Гончарова за книгу «Неудавшийся побег» в номинации «Мастер литературного слова»; 18 июня 2016 года после вручения премии провёл во Дворце книги в Ульяновске творческую встречу с читателями.
ВЕЧЕРНЕЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
(отрывок из рассказа)
Анатолий Дмитриевич Гирькин возвращался c прогулки, когда среди молоденьких ёлочек за посёлком встретил Ежукову. На плече — коса на тёмном от времени косьевище, на глазах — тёмные очки в дорогой оправе, следом две беленькие козочки, явно не местного происхождения, подпрыгивают.
Поздоровалась лишь тогда, когда Гирькин — «Здравствуйте, Белла Ивановна!» — сказал.
— И вы, господин олигарх, будьте здоровы! — ответила.
— Белла Ивановна… Белла Ивановна! — вздохнул Анатолий Дмитриевич. — Ну, какие олигархи сюда приедут? Они, небось, и в Москве не часто показываются. А я — пенсионер обыкновенный и больше ничего, хотя и был, конечно, раньше директором. А что, Белла Ивановна, вы на ночь глядя на сенокос собрались?
— В народе говорят, хотя и сзади, да в том же стаде, — сказала Белла Ивановна, игнорируя вопрос. — У нас, господин олигарх, посёлок стеклянный. Всё видно.
И она двинулась дальше, и только козочки беленькие, пушистые, не иначе как Белла Ивановна за ними в специальный питомник ездила, — Ме! Ме-е! — продолжали возмущаться Гирькиным.
Вот под это «меканье» и забрал Анатолий Дмитриевич по ошибке влево, а когда сообразил, что ошибся, уже подходил к красноватому взгорку старого кладбища. Только тут и опомнился.
Покачал головой и, присев на торчащее из земли каменное надгробье, закурил сигарету.
Сразу за кладбищенской рощицей расстилался пустырь, посреди которого неведомо сколько лет назад застыл трактор с выбитыми стёклами, так и не доехал он до темнеющей чуть в стороне бочки с аммиачной водой.
«Всю красоту засрали, — вздохнул Анатолий Дмитриевич. — Только издали и можно ещё смотреть».
И, поморщившись, он отвернулся к реке, текущей за кладбищенской рощей. Здесь картина открывалась более пристойная. Тут садилось солнце, и недвижная гладь воды была залита бегущими всполохами солнечного света. Вообще, приезжая в посёлок, Анатолий Дмитриевич бывать здесь не любил.
Тут в шестьдесят третьем году, когда его только распределили после института в посёлок, стояла большая белокаменная церковь. Эту церковь, сооружённую по проекту архитектора Константина Тона, и взорвал тогда Гирькин…
Нет-нет!
Взрывали, конечно, сапёры, приехавшие из города, но без Гирькина, выбранного тогда секретарём комсомольской организации лесозавода, церковь имела шанс уцелеть. Тогда главный инженер мастерских Костя Ежуков, приехавший в посёлок вместе с Гирькиным, нашёл у местного краеведа документ, в котором было написано, что церковь построена по проекту архитектора Константина Андреевича Тона.
— А знаете, кто такой этот Тон?! — горячился Ежуков. — Это архитектор, который строил Большой дворец в московском Кремле! Нам не разрушать церковь надо, а взять её под охрану поселкового совета!
Было это на районном партхозактиве, и Гирькин до сих пор помнил, как восхищённо смотрела на Ежукова Белла Аверкина, которая ходила тогда в первых районных красавицах и работала инструктором райкома комсомола.
И тогда словно кто-то толкнул Гирькина. Он поднялся и сказал, что всё так, как говорит уважаемый товарищ Ежуков, да не совсем.
— Малость преувеличивает товарищ Ежуков архитектурную ценность культового строения в посёлке. Проект, действительно, архитектору Тону принадлежит, но это не особый, отдельный проект, а типовой. Как пятиэтажки, которые сейчас строят. Во многих городах и посёлках они стоят. Только пятиэтажки наши в коммунизме, который к 1980 году у нас в стране построят, нужны будут, а эти типовые храмы вряд ли кому там потребуются. Нам и Кремлевского дворца, чтобы в коммунизме товарища Тона вспоминать, достаточно.
Вообще-то Гирькин тогда только накануне от Ежукова и узнал, что храм по типовому проекту построен… Заулыбались посмурневшие было члены райкома, и даже сам первый секретарь товарищ Абрамович в перерыве подманил пальцем Гирькина и спросил: не с его ли отцом, Димой Гирькиным, он перед войной в областной партшколе учился?
А уж как инструктор райкома ВЛКСМ Белла Аверкина смотрела на Гирькина, когда он с секретарем райкома разговаривал, Анатолий Дмитриевич и сейчас, сорок пять лет спустя, помнил…
ДАЛЬНИЙ ПРИХОД
(отрывок из рассказа)
Отец Игнатий пожалел, что не устроился в стороне от компании, надо было сесть у дверей, где толкались у кассы пассажиры… Но пересаживаться сейчас? Нет… Перебирая чётки, священник опустил голову, стараясь не смотреть на молодых людей.
Он снова представил, как приедет наконец на приход, где зима как зима и река настоящая, и лес, а главное – видимый отовсюду парит над округой храм, собирая и наполняя смыслом и красотой окрестность…
– А я подойду! – перебил его мысли голос. – Сам у попа спрошу!
Отец Игнатий поднял голову и увидел, как, оттолкнув черноволосого, более трезвого на вид приятеля, встал со скамейки напротив Мишуха.
– Батюшка… – обдавая священника тяжёлым запахом перегара, сказал он. – Я с тобой потолковать хочу…
– В храм приезжай… – ответил отец Игнатий. – В порядок себя приведи и приезжай. Там и поговоришь.
– Нет… Я сейчас хочу.
– Кончай барахлить, Мишуха! – сказал черноволосый парень. – Чего к попу лезешь?! Тут же народ!
– Отвали, моя черешня! – По искривлённому Мишухиному лицу блуждала пьяная ухмылка, и всё никак не приклеивалась к кривящимся губам. – Мы сейчас, вась-вась, с батюшкой потолкуем… Чего ты смотришь так на меня? Может, я исповедаться желаю…
– Рассказывай… – смиренно вздохнул отец Игнатий. – Чего у тебя?
– Ага… – сказал Мишуха. – Я скажу, а ты меня в ментовку потянешь… Что? Не так?
– Ну, тогда и не говори, если боишься…
– Я боюсь? Я ничего не боюсь, понял? Просто мне узнать надо… Если Бог есть, то грех это – иконы в церкви украсть?
– Бог-то есть… А ты сам кто, крещёный?
– Крещёный, конечно… – даже обиделся Мишуха. – Чего я, нерусский, что ли? Бабка меня крестила…
– Ну, а раз крещёный, да ещё русский, то знай, Михаил, что больше этого греха и не бывает, наверное.
– Не бывает?
– Не бывает…
Захрипел динамик. Объявили посадку. Пассажиры, что толпились у двери, затолкались у выхода. Приятели Мишухи тоже встали.
Отец Игнатий остался сидеть – это был не его рейс.
– Мишуха! – сказал черноволосый парень. – Кончай козлить. Пошли, на улице покурим.
– Нет! – покачал головой Мишуха. – Вы идите, а я потолкую ещё маленько. Дак что же это у тебя, батюшка, получается? – глумливо усмехаясь, спросил он. – Значит, на заводе, к примеру, украсть можно, у соседа тоже, а у вас, у попов, нельзя? Ин-нтересная, скажу я тебе, альтернатива получается.
– Красть вообще грех… – проговорил отец Игнатий, машинально перебирая чётки. – Но в церкви ты не у попа крадёшь, не у прихожан, а у тех святых, в чьё имя храм поставлен. Ведь всё, что есть в храме, им принадлежит… Вот и думай теперь, почему у святых красть самым страшным грехом считается… А ты много украл-то икон?
– Да четыре доски взяли всего… Мы… – Мишуха не договорил. Глумливая улыбка сползла с его губ. Лицо побледнело.
Отец Игнатий оглянулся – в зал ожидания вошли двое милиционеров. Они остановились возле печки, внимательно оглядывая опустевший зал.
– И где же вы кражу совершили? – строго спросил отец Игнатий.
– Какую кражу?
– Испугался, значит?
– Я?! – Мишуха с вызовом взглянул на отца Игнатия. – Вот ещё! Ну и что? Если я скажу, что у вас, в Петровском, иконы украл, сразу и сдашь ментам? Всё равно ведь ничего не докажешь!
Отец Игнатий опустил голову. Пальцы, перебиравшие чётки, замерли.
– Не буду я тебя никуда сдавать, – с печалью сказал он. – От той милиции, перед которой тебе предстоит отвечать, ещё никому не удавалось скрыться…