19 сентября. 225 лет со дня рождения мемуариста Дмитрия Николаевича Свербеева (19.09.1799, г.Москва — 25.02.1874, г.Веве, Швейцария). Троюродный брат поэта Н.М. Языкова. Окончил Московский университет (1817). С начала декабря 1817 до середины января 1818 года гостил у родственников в Симбирске, о чём оставил воспоминания в своих мемуарах. Присутствовал при открытии симбирского отделения российского библейского общества, в котором председательствовал губернатор Магницкий.
Служил в Министерстве иностранных дел и Московском архиве. Автор очерков и воспоминаний о П.Я. Чаадаеве, А.И. Герцене, Н.И. Тургеневе; мемуаров «Записки. 1799-1826» (опубликованы в 1899 году).
ЗАПИСКИ
(отрывок из воспоминаний)
До сих пор, говоря о Симбирске и его обществе, выставил я одну лицевую и казовую сторону, а вот его и изнанка. На самом красивом месте во всём городе, на возвышенности над Волгой, на так называемом Венце, стояли предлинные хоромы, изуродованные разными пристройками; они принадлежали начальнику тамошней удельной конторы. Этот господин был тип всякого безобразия, а дом его — вместилище нравственной и всякой другой грязи. Всё было растрёпано и в лохмотьях, начиная с головы и халата хозяина, его детей и многочисленных обоего пола челядинцев. Он был с раннего утра в полупьяном положении, а каждый вечер напивался до положения риз, и, несмотря на то, как человек, по рождению и по жениным и своим связям принадлежавший лучшему тамошнему обществу, и как чиновник, сам по себе не бедный и обогащавший себя крупными взятками, изредка собирал он лучшее общество, и раза два случилось мне обедать со многими другими за его грязным и во всех отношениях гадким столом.
На его беду и на беду его гостей он был членом симбирской масонской ложи и имел в ней какое-то почётное звание; это обязывало его почему-то приходить в неистовый религиозный и филантропический жар и бесстыдно проповедовать пьяным голосом какие-то восторженные нелепицы. Не думаю, чтобы в настоящее время можно было ещё где-нибудь встретить нашей dura patria подобную отвратительную личность, которой, однако, никто не гнушался. Впрочем, многое прощалось ему по жалости родных к его жене и детям и из уважения к его скромному, честному и заслуженному брату, отставному флотскому капитану, который ещё при Екатерине заслужил Георгиевский крест за отличие в Чесменской битве, истребившей турецкий флот.
Что бы ещё сказать мне в моих «Записках» о Симбирске? Мудрено распространить рассказ о городе, в котором ели, пили, спали и играли, где не было никакого движения, ни театра, ни концертов, ни даже книжной лавки. Говорят, был там один образованный дом, родственный Тургеневу, инженер-генерала Ивашева, но этой семьи, из которой впоследствии вышел один декабрист и в которую женитьбой вошёл внучатный мой брат и приятель, Пётр Языков, в то время в городе не было. Сонный Симбирск во всём был похож на все те губернские города, которых портрет одним разом выставил Гоголь в своих «Мёртвых душах»; его не успел ещё тогда возставить от сна недавно присланный туда губернатором знаменитый Магницкий… Он вёл там очень скромную жизнь, так редко являлся в обществе, что мне ни разу не удалось встретиться с ним в симбирских гостиных, но не замедлил выказаться одною весьма странною выходкой.
У какого-то богатого подгородного симбиряка взбунтовались, как обыкновенно говорилось тогда, крестьяне; Магницкий, вопреки обычаю, сам поехал в это имение для произведения следствия и принял сторону крестьян против помещика. В городе рассказывали, что он нашёл в этом имении тяжёлые железные цепи, которыми сковывал своих крепостных помещик, и затем посылал в цепях провинившихся на работы; Магницкий, облегчив участь угнетённых крестьян, пригласил священника совершить какое-то молебное пение, крёстным ходом пошёл со всем народом на берег Волги, и цепи, орудия истязания, по приказанию его были погружены в реку в то самое время, когда дьякон возгласил царское многолетие.
По приезде моём в Симбирск строго соблюдавшая всякое чинопочитание моя тётушка приказала мне явиться к начальнику города. Он принял меня прилично, но, конечно, всякий другой губернатор из так называемого порядочного общества был бы учтивее ко всякому молодому человеку, имеющему связи в его губернии, а губернатор из чиновников принял бы меня гораздо внимательнее, нежели это сделал Магницкий, потому что я сам был уже чиновником, хотя и мелким, в канцелярии одного из самых близких к государю статс-секретарей.
В первый день нового года был я при открытии симбирского отделения российского библейского общества, в котором председательствовал Магницкий и первым членом был, кажется, архиерей. С редким ораторским искусством Магницкий произнёс свою увлекательную речь при этом открытии; тогда ещё так были живы все воспоминания освобождения Европы и память о нашем спасении от врагов; Магницкий с религиозною восторженностью и, кажется, весьма искреннею, говорил о кротком победителе властолюбивого Наполеона, который сам всё им совершённое относил к воле благого о нём и его народе Промышления, считая себя исполнителем судеб Провидения…