20 сентября. 100 лет со дня рождения журналиста, мемуариста Льва Фёдоровича Захарьина (20.09.1924, г.Мурманск — 09.11.2008, г.Ульяновск). Зимой 1941 года с родителями эвакуировался в Ульяновск. Работал грузчиком на швейной фабрике имени А.М. Горького. С 1942 года участвовал в Великой Отечественной войне. Служил в Группе советских войск в Германии; жил в Подмосковье и в Киеве.
В 1973 году вернулся в Ульяновск; работал главным инженером на предприятиях города; был внештатным корреспондентом ГТРК «Волга», газет «Ульяновская правда», «Ульяновский комсомолец», «Град Симбирск» и др. Член Союза журналистов России. Автор книги воспоминаний о войне «Что было, то было» (2000).
ЧТО БЫЛО, ТО БЫЛО…
(отрывок из книги)
После Тамбова, Саратова уже в октябре сквозь падающий холодный снег мы наконец-то увидели высокий ульяновский берег Волги…
И вот я стою перед уходящей в небо лестницей, стою усталый, голодный и замёрзший. До Саратова мы добирались поездами, до Ульяновска — пароходом. На плече у меня — единственная драгоценность захарьинской семьи — небольшой туркменский ковёр, вероятно, свадебный подарок моим родителям. Сколько себя помню, он всегда висел над их кроватью. Он тяжёл, этот подарок, но бросить его я не имею права, воспитание не позволяет!
С трудом поднимаюсь по лестнице, сердце в груди стучит, как молот, ноги подкашиваются, голова кружится. Сколько их, этих проклятых ступенек!? Сто, двести, тысяча?! Небольшая площадка, скамейка… Сажусь, отдуваюсь, ноги дрожат мелко и противно… Эх ты, спортсмен, футболист, гимнаст-акробат, немного поголодал и с каким-то ковром справиться не в силах!..
С трудом взваливаю его на плечи и бреду вверх по лестнице. На самом верху — усталый, изможденный милиционер в синей шинели, обращаясь к медленно бредущей мимо него веренице пассажиров с прибывшего из Саратова парохода, простужено хрипит:
— Граждане! Въезд в Ульяновск закрыт! Говорю же вам, въезд запрещён! Ульяновск — закрытый город, нельзя здесь останавливаться!..
Люди молча обходят милиционера, тащат мимо свои узлы, тюки и чемоданы. Лишь отец, уже пенсионер, но ещё дисциплинированный чекист, подходит к милиционеру и, расстегнув пальто таким образом, чтобы была видна медаль «XX лет РККА», редкая тогда награда, достаёт документы.
— Я же повторяю: Ульяновск закрыт! — страж порядка устало отворачивает от отца лицо: жалкая попытка бывшего чекиста выделить себя из общей массы, из безликого стада эвакуированных не действует на милиционера. — Ульяновск закрыт, Ульяновск закрыт!..
Ему, наверняка, попало от начальства за то, что он нас тогда пропустил в закрытый город, полный штабов, воинских частей, училищ и оборонных заводов. Наверняка, попало, но это было очень, очень давно.
…Смотрю за Волгу… Над рекой поднимается туман, холодный, противный туман. Вспоминается: мне четыре года, мы живём на Нижней Теppace. Отец — командир полка НКВД, который охраняет патронный завод. В кабинете отца на столе, возле многопудовой бронзовой чернильницы, стоит большой патрон. Муляж, конечно, патрона калибра 7,62 мм, которым снаряжалась тогда вся наша доблестная Красная Армия, её винтовки и пулемёты.
Держу в руках этот патрон, удивляюсь его размерам и пытаюсь вспомнить, где же я видел такие патроны, много-много патронов… Перед глазами возникает длинный забор из металлических прутьев, на верхушке каждого прута — вот такой патрон! Вспомнил! Этот забор окружает тот самый патронный завод, который охраняет полк отца!..
Только через много лет я осмыслил эту маразматическую деталь нашей советской жизни: завод сверхсекретный, кажется, единственный в Советском Союзе, о том, что он выпускает патроны, не должен знать ни один человек, это страшная военная тайна! И вдруг — патроны на его ограде, как украшение! Конечно, американские шпионы были напрочь «сбиты с толку»: завод с такими украшениями на заборе просто не мог выпускать патроны, он делал, наверняка, кастрюли, ха-ха!
…Мы выходим на Венец. Снег, холодный ветер, голые деревья. Ну, здравствуй, Ульяновск, родина великого вождя пролетариата!
Живём на улице Ленина, 45, внизу за костёлом. Мороз такой, что даже глазам больно! Прохожие быстро семенят ногами, стараются побыстрее укрыться в подъездах домов. В голубом небе — яркое солнце, но холод от этого почему-то сильнее.
На улице — много военных, особенно в чёрных шинелях. Ещё одна загадка для бездарных немецких шпионов: ребёнку понятно, что в городе осело какое-то высокое морское ведомство. Мне это всё до фига, но даже я знаю, что в Ульяновск эвакуировался какой-то крупный военно-морской штаб, кажется, даже сам Наркомат Морского Флота. Конечно, шпионам и агентам Гитлера до этого не дотумкать!
* * *
Вы знаете, что мы делали прежде всего, перейдя на фронте на новое место? Да, да, копали окопы, огневые позиции, блиндажи для командиров и связистов, траншеи для боеприпасов…
А что делали немецкие солдаты, когда их часть переходила на новое место? Они сразу оборудовали… туалет! И делали это очень умело и даже красиво, обязательно где-нибудь в сторонке от расположения части, прокладывая туда дорожку из берёзовых полешек. Когда мы пошли в наступление, сам это неоднократно видел и не переставал удивляться! Удивляться и завидоватъ!
Кстати, в солдатских ранцах у немцев, кроме всяких нужных и полезных на войне, в походе вещей, была, как я узнал совсем недавно, и туалетная, простите, бумага! Мы же пользовались, пардон, обрывками газет, очень жёсткой обёрткой от индивидуальных пакетов, а то и письмами домой и из дома. Раздолье для вражеских лазутчиков: по солдатским нашим отхожим местам можно было с идеальной точностью установить, куда и какие части передвигаются и что предполагается в ближайшее время на данном участке фронта — наступление или оборона…
Вспоминаешь всё это и думаешь, это ли главное на войне? Нет, не это! Мы же победили фашистов и без всякой туалетной бумаги. Можно, казалось бы, гордиться… Можно, но что-то не получается…
Немецкий солдат, если не считать наши зимние морозы, к войне был подготовлен идеально. О спортивной, так сказать, кондиции кадрового солдата вермахта 1939-1943 гг. даже говорить не хочется. По свидетельству известного писателя-фронтовика Вячеслава Кондратьева, хлебнувшего в боях под Ржевом солдатского лиха, противник значительно превосходил наших бойцов в смысле физической подготовки. Даже бессмертный Василий Тёркин в драке один на один смог пленить немца, лишь ударив его в висок незаряженной гранатой.
Как в тёмном переулке бандит — кастетом сзади, иначе не справился бы!..
Теперь детали.
О немецких армейских сапогах говорить нет смысла; они не сносны и удобны. Вряд ли их шили по индивидуальным меркам, но такое впечатление создавалось. Никаких портянок, только носки!
Солдатские ранцы — удобное, вместительное сооружение, в котором вы найдёте всё (расположенное в абсолютном порядке!) для умывания, бритья, приёма пищи, пришивания пуговиц, писания писем, чистки оружия. Мы всё нужное для жизни на фронте складывали в вещмешок, сидор; мыло и портянки, хлеб и патроны, соль и бумагу для писем, смену белья и мешок с сахаром (некоторые!). Я лично сахар съедал сразу, ещё при утренней делёжке; было бы обидно вспомнить, умирая от осколка или пули, что в вещмешке осталась пайка сахара! В сидоре никаких кармашков и отделений не предусматривалось, всё навалом, и после дальнего перехода или боя нужные вещи в утрамбованной, скомканной массе находились с трудом: патроны приходилось отдирать от мыла или хлеба, например!
Небольшое отступление.
Кто-нибудь, читая эти строки, торопливо расстегнёт кобуру или, обвинив меня в восхвалении армии противника, поспешит сообщить об этом, куда следует. Не торопись, дружище! Я сам пойду, куда следует, и скажу прямо и откровенно: да, так должен быть экипирован солдат, который идёт в бой за свою Родину! Про американскую, французскую и другие армии не знаю, не сталкивался, а с вермахтом познакомился за три года детально и говорю откровенно: Гитлер, конечно, подлец и гад, но свою армию к войне с нами он подготовил отменно. Немцы сильно бы удивились, если бы им перед боем дали одну винтовку на троих и сказали бы: «Оружие добудете в бою, возьмёте у убитого!». У нас подобное, увы, случалось!..
…Засыпая в боевой обстановке, наш боец склонял голову на локоть, приклад автомата или полено. У каждого же немецкого солдата была подушка! Пуховая, перьевая, надувная, но подушка! В Курляндии, в Прибалтике в мае 1945 года в качестве трофеев мы взяли целый склад таких подушек с одеялами.
Солдаты вермахта перед боем хорошо отдыхали, отсыпались, а потом гоняли нашего брата и в хвост, и в гриву! К месту боя немецкая пехота нередко подъезжала на машинах, мы же чаще всего до боя… проходили форсированным маршем 30-40 километров, да с полной боевой выкладкой, а потом бежали в атаку. Можете представить, что это была за атака!
Но, падая с ног от усталости, мы не давали фашистам покоя ни днём, ни ночью…