Ко второй годовщине с начала СВО Союз писателей России проводит по всей стране акцию «Писатели России — фронту», в рамках которой на нашем сайте каждый день, сменяя друг друга, идёт перекличка поэтов 20-го и 21-го веков «Эхо двух войн». Публикуются стихи ульяновских поэтов-фронтовиков, участников Великой Отечественной войны, и современных ульяновских поэтов, пишущих о сегодняшней войне против коллективного Запада. По итогам будет издан поэтический сборник, часть тиража которого будет отправлена бойцам в зону СВО.
Продолжает перекличку Николай Романович Сидоров, псевдоним — Николай Рябинин (1918-1985), участник Великой Отечественной войны. Воевал на Карельском фронте, в Заполярье и тундре; участвовал в войне с Японией. Был наводчиком миномётного расчёта, заместителем политрука, командиром взвода. Награждён орденом Красной Звезды. Преподавал в Красноборской и Тетюшской средних школах Ульяновской области. Жил в Тетюшском и в Ульяновске.
Член Союза писателей РСФСР. Автор сборников «Приметы» (1958), «Журавли» (1960), «Полдень» (1963), «Голос во ржи» (1977), «Озимь» (1982) и др.
ВСЁ ПАМЯТНО, ЧТО БЫЛО
Всё памятно, что было на войне.
И как забыть метельную, лихую
ночь в январе, когда пришлось и мне
попасть впервые на передовую.
Стучал из-за сугроба пулемёт,
как будто в дверь настукивали где-то.
И пуль трассирующих виден был полёт.
И за ракетою взлетала вверх ракета.
Я пригибался и глядел, глядел.
Ах, пули, пули! Пролетайте мимо…
Я был ещё неопытен, несмел,
но знал одно: война неумолима.
И ко всему я был тогда готов,
робел, но сердцем мужеству учился.
Я знал, кто там палил из-за холмов,
кто в дверь стучал, в мой отчий дом ломился.
Умри, но только от порога прочь
отбрось врага, чтоб в доме тихо было!..
Знобило на морозе в эту ночь.
Я твёрдо шёл. Но чуточку знобило.
ЗЕМЛЯК
Вещмешок на спине,
Автомат на груди,
Край родной позади,
Край чужой впереди.
Где-то дом и родня,
Где-то пули и враг.
Ты устал – ничего!
Шире шаг! Шире шаг!
Так в дорожной пыли
Шли со склона на склон.
И однажды догнали
Другой батальон.
Сразу шум, сразу смех:
— Эй, пехота, привет!
— Нет ли тульских у вас?
— А ульяновских нет?
И услышал, я помню:
— Ульяновский есть!
Мать честная! Земляк!
Прямо рядышком, здесь!
Я рванулся, но вновь:
— Шире шаг! Шире шаг!
Лишь заметить успел
Чей-то взмах, чей-то взгляд
В промелькнувшем ряду.
Взгляд, оставшийся где-то
В далёком году.
ПЕЧЬ В СТЕПИ
Что было самым страшным на войне?
Деревни в полыхающем огне?
Воронки чёрные?
Нет, самым страшным было,
Когда в степи стояла печь одна,
Не грела никого,
Сама под ветром стыла…
…Одна… одна… Оставшись не у дела,
Раздетая пожаром догола,
Стояла печь и вдаль с тоской глядела,
Хозяйку хлопотливую ждала.
В ЗЕМЛЯНКЕ
Так и осталась в памяти она,
в степи, в снегах затерянная где-то,
коптилкою едва освещена,
походною времянкою согрета.
Сидят бойцы на нарах в полутьме,
цигарки тускло тлеют в полумраке.
Метель, метель! И нет конца зиме,
весна не скоро перейдёт к атаке.
И, как всегда, о доме разговор,
о том, как жили до войны когда-то:
начнёт гармошка тихий перебор
в руках затосковавшего солдата.
* * *
Где был когда-то город шумный,
теперь лишь камни да зола…
С улыбкой дикой и безумной
по камням женщина брела.
Кого-то нежно называла,
кого-то взорами искала
среди столбов и чёрных труб, —
вдруг закричала и упала
на изуродованный труп.
Ты шёл и думал о привале
(мы много дней не отдыхали),
но вот, свидетель страшных мук,
вперёд, в грохочащие дали,
ты зашагал быстрее вдруг.
ПИСЬМО ДОЙДЁТ…
Его жена и дети там,
где немец всё ещё хозяин.
Но друг мой — вижу по глазам —
отныне больше не печален.
В труде, в бою неутомим,
а чуть свободная минута —
дивятся все: «Что стало с ним?
Опять строчит письмо кому-то».
— Кому?
— Детишкам и жене?
— Но враг твоим владеет краем.
И друг мой так ответил мне:
— Письмо дойдёт. Мы наступаем!
ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Ночью проснёшься — тихо, спокойно.
Кажется, в детстве так было когда-то.
Может, приснились мне страшные войны
и беспокойная доля солдата?
Нет, это было. Полярные сопки,
сопки Маньчжурии — всё это было.
Чувствую тяжесть гранаты, винтовки,
помню, как солнце нещадно палило.
Шли по дорогам чужим, незнакомым
к людям, измученным вечной бедою.
Русских встречали сердечным поклоном
и угощали студёной водою.
БЫЛО ТЯЖЕЛО
Фронтовик не скажет: «Страшно было»,
Скажет проще: «Было тяжело».
На войне изматывало силы
То, что в жизни повседневно шло.
Шли приказы и распоряженья:
«Стройся! Марш!» —
И с марша — прямо в бой.
Уцелел — копай без промедленья
Выжженную землю под собой.
Каждый был усердным землекопом.
Холод. Дождь. Без отдыха. Без сна.
Но «Вперёд!» — несётся по окопам.
Тяжело. И гибель не страшна.
О СТАРОЙ ПИЛОТКЕ
В сундуке
Под нарядной своею обновой
Он пилотку нашёл,
Мой сынишка бедовый,
Ту пилотку, в которой
Лет восемь назад
Я домой возвратился —
Бывалый солдат.
И ликует мальчишка:
— Смотрите, как раз! —
А какое — как раз,
Не видать даже глаз!
Будто гриб предо мной.
Ах, малыш, мой малыш!
Для тебя мой убор
Стал игрушкою лишь.
Головной мой солдатский убор
Постарел.
А пока он старел,
Рос вот этот пострел.
Крутит мальчик пилотку:
— Ну, где же перёд?
Почему нет звезды? —
Он ко мне пристаёт.
— Почему на работу
Ты ходишь не в ней,
Не в пилотке, а в серенькой
Кепке своей? —
Как ему объяснить,
Малышу-глупышу:
Это счастье его,
Что я кепку ношу.
* * *
Ну вот и подрастают сыновья,
И сыновьям рассказываю я,
Как жил, как был когда-то на войне.
Сбылось всё то, о чём мечталось мне.
Мечтал об этих рослых сыновьях,
Об этой жизни, что легко так мчится.
Доволен я. Но где, в каких краях
Осталась всё ж души моей частица?
Душе чего-то всё недостаёт.
Чего? Любви? Сыновнего привета?
Нет, это, слышу, молодость зовёт,
В дыму войны затерянная где-то.
* * *
На праздниках танцуют и поют.
А раз в году ещё и так бывает:
одни поют, другие слёзы льют,
смеясь и плача, торжество справляют.
И это всё — когда цветёт сирень.
Весна. Забыть бы горести и беды.
Но долго-долго будет этот день
днём Памяти. Не только Днём Победы.