11 февраля. 110 лет со дня рождения первой чувашской профессиональной пианистки, мемуаристки Галины Степановны Максимовой (11.02.1914, г.Симбирск – 31.03.2004, г.Лондон). Детство прошло в селе Средние Тимерсяны (ныне Цильнинского р-на). Первые уроки музыки получила от отца и в музыкальной школе в Симбирске. Окончила Музыкальный техникум им. Гнесиных в Москве (1935), Московскую консерваторию им. П.И.Чайковского (1940).
Аккомпанировала музыкантам Л.Б.Когану, И.Д.Ойстраху, М.Л.Ростроповичу, Л.В.Фейгину, певцу Р.М.Бейбутову, балерине Г.С.Улановой и др. Автор воспоминаний «О пережитом», опубликованных в журнале «Лик Чувашии» (1997).
О ПЕРЕЖИТОМ
(отрывки из воспоминаний)
Когда началась революция, мы находились в Симбирске. Вскоре со мной и Ниной мама уехала в деревню Кошки, где какое-то время преподавала. Там родилась Зоя. Потом переехали в Средние Тимерсяны, где родилась Вера.
Три чувашские деревни – Верхние, Средние и Нижние Тимерсяны – были соединены между собой. В двадцатые годы мама работала учительницей в Средних Тимерсянах, отец жил в это время в Симбирске и периодически приезжал к нам.
В нашей деревне была красивая церковь. По углам церковной ограды стояли белые столбики, а на них – большие разноцветные стеклянные шары: жёлтый, синий, зелёный, лиловый. Никто не пытался их разбить, и вообще все жили мирно… до поры до времени. Священником был мамин брат дядя Петя, изумительный человек – красивый, с прекрасным голосом. Священником он стал по настоянию своей невесты – поповны, соглашавшейся выйти замуж только за духовное лицо. А ему бы быть артистом!..
В доме для школы был один большой класс и, через коридор, квартира для учителя – две большие комнаты и кухня. В ней была деревенская печка и полати, на которых мы лежали и, свесив головы, смотрели, как мама пекла хлеб, закидывая его деревянной лопатой на горячий пепел. Тогда ещё не было голода, и по воскресеньям мама пекла пироги с морковкой, с луком и яйцами. При доме был сад с банькой и огород. В садовых аллеях росли вишни, смородина и малина… Наше хозяйство дополняли корова, коза, несколько барашков и куры. Большим удовольствием было взять из-под курочки ещё тёплое яйцо. Зоя любила козье молоко, а нам не нравился его запах… Любили играть и в своём саду. Игрушек у нас не было, приходилось мастерить кукол из растений.
Был период, когда я зимой жила в Симбирске у отца, училась в школе и на фортепиано, а летом приезжала в деревню, где в квартире при школе – как ни удивительно – имелось пианино. Однажды, находясь в комнате одна, я открыла все окна в сад и села за инструмент. Театрально взмахнула руками и бурно заиграла какую-то «Цыганскую серенаду»… Очевидно, это было зарождение артистизма – желания играть на эстраде, перед слушателями.
Не помню, в каком году наступил голод. Ему предшествовали засуха и нашествие саранчи, летевшей тучей, буквально закрывавшей небо. Весь народ выходил в поле и бил цепами отвратительных насекомых. Не стало хлеба. Мама пекла лепёшки из травы лебеды, а отец поехал за хлебом в Сибирь. России стала помогать Америка: благотворительное общество АРА присылало продукты и вещи, которые доходили и до Средних Тимерсян. Помню, как мы, дети, получили от приехавшего американца тёплые пальто и добротные кожаные ботинки (а летом всё равно бегали босиком). Когда я начала учиться в симбирской школе, меня прикрепили к столовой, где учащиеся получали обед – суп из бобов, кусок белоснежного хлеба и кружку сладкого какао с молоком.
Развелось много уголовников – вырезали целые семьи, грабили. У мамы был револьвер. Помню, как мы, достав его из письменного стола, вертели пустой барабан. Впоследствии этот револьвер едва не сыграл трагическую роль в жизни мамы, когда в один из приездов в деревню отец объявил, что встретил другую женщину и намерен оставить нашу семью. После отъезда отца я гуляла в саду возле нашего дома и услышала выстрел. Вбежав в дом, я увидела маму, лежавшую на полу, на чёрной шёлковой кофточке, на груди что-то дымилось и была видна маленькая дырочка… К счастью, пуля не задела сердце.
Наступило время совсем страшное, когда нагрянули красные комиссары в кожаных тужурках, с револьверами на боку, и стали преследовать «кулаков» – хозяйственных, трудолюбивых крестьян. Рядом с нами в домике-развалюхе с покосившимся забором жил никчёмный человек – пьяница Иван по прозванию «пӑлхата» (то есть бездельник, смутьян). Теперь он вырядился в кожаную тужурку, нацепил револьвер и стал помогать комиссарам, которые врывались в избы, а один ухитрился въехать в избу на лошади…
Когда мы переехали из Средних Тимерсян в Симбирск, возникли большие трудности с жильём. Какое-то время мы жили в комнате при чувашской школе, но нас оттуда выселили. Найти квартиру было трудно: никто не хотел пускать к себе мать с четырьмя детьми. Нашлись всё же люди добрые, и мы сняли маленькую квартиру, где кроме единственной комнаты была крошечная спаленка, в которой я, Нина и Вера спали на одной кровати, а Зоя спала отдельно. Мама преподавала русский язык в Совпартшколе, на трёх национальных отделениях – чувашском, татарском и мордовском; подрабатывала в милицейской школе, тоже учила русскому языку. Денег постоянно не хватало: очень дорого стоили дрова и многое другое, а отец по решению суда давал сорок рублей в месяц…