20 июня. 60 лет исполняется журналисту, прозаику и поэту Евгению Александровичу Малякину (р.20.06.1964, г.Саратов). Окончил Саратовский государственный университет (1986). Работал журналистом и пиар-специалистом в Саратове и Москве. В 2011-2017 годах жил в Ульяновске, был главным редактором агентства «Медиа-73» и редакции «Народной газеты», первым заместителем главного редактора Издательского дома «Ульяновская правда».
Публиковался в литературном журнале «Волга» (Саратов). Автор сборников стихов «Избранное из двух книг» (1997), «Три эпохи» (2014); книг прозы «Скорость тьмы», «Три истории Вальтера Шлимана», «Ужас замкнутого пространства». Живёт в Москве.
СКОРОСТЬ ТЬМЫ
(отрывок из книги)
— Он опять остановился! Мамочка совсем прекратила рожать! — акушерка Татьяна Будлов излишне нервно вскрикнула, что не понравилось доктору Вересу. Опытный специалист и сам увидел, что у пациентки вдруг прекратилась родовая деятельность, хотя поначалу всё шло удовлетворительно: после тщательного обследования было решено проводить вагинальные роды, и роженице сделали эпидуральную анестезию. Однако что-то пошло не так, и теперь доктор понимал, что придётся делать экстренное кесарево сечение.
Не дай бог будет гипоксия мозга, и ребёнок задохнётся в родовых путях — страшно даже представить последствия этого для всех, в том числе и для репутации крупнейшей клиники Израиля.
Как правило, родовое разрешение посредством оперативного вмешательства не происходит спонтанно, решение о его необходимости принимают заранее, тем более такие профессионалы, как доктор Верес.
Не раздумывая долго, хирург приказал:
— Готовим операцию!
Уже через несколько мгновений доктор Верес разрезал живот роженицы по предлобковой складке, ловко рассек стенку матки, извлёк через эти разрезы на свет божий новорожденного и передал того на руки медсестре. Малыш закричал.
* * *
Молодая мама Ева Барак тихо плакала в послеоперационной палате, её мутило и подташнивало после наркоза и получасового зашивания разреза. «Шов, конечно, сделают косметический… Но ведь он есть! — крутилось у неё в голове. — Почему мне говорили, что осложнений не будет, всё пойдёт по плану? Неужели это я такая нездоровая… или врачи плохо отнеслись к своей работе?».
Ева взяла себя в руки, вытерла слезы. «Надо радоваться, что с малышом всё в порядке, в конце концов! И надо быть сильной и мудрой, не сопротивляться тому, чему противиться невозможно», — решила она и выпила тёплой воды. Затем девушка по привычке полезла в интернет, включив в голубоватом полусумраке палаты свой смартфон. Нашла интересующую её информацию.
Оказывается, чуть ли не со времён вымирания неандертальцев постепенно умнеющее человечество училось принимать роды посредством рассечения живота матери в случаях, когда женщина не могла родить естественным путем. Повитухи испокон веков умели с разной степенью ловкости рассечь не только живот роженицы, но и её матку, после чего было нетрудно вынуть плод.
Однако на этом всё хорошее в данной истории заканчивалось, поскольку — и Ева это хорошо уяснила для себя — белое рано или поздно уступает место чёрному, Бог невозможен без Дьявола, Свет — без тьмы Космоса, а радость обязательно сменяется горем или разочарованием. Диалектика. Единство и борьба противоположностей.
Вот и здесь так случилось, что люди нивелировали своё умение спасать кесаревым сечением детей. На протяжении тысячи лет радость спасения дитяти разрушалась дурным суеверием принимающих роды повитух и хирургов, пребывающих в уверенности, что матку зашивать нельзя. Да, за всю историю человека разумного были спасены сотни миллионов младенцев, но при этом погибло ровно столько же рожавших матерей. Даже когда изобрели анестезию, из-за этой медицинской дикости в людских головах кесарево сечение приводило к поголовной смертности рожениц.
Так Свет умения бодался с Тьмой суеверия до той поры, пока немецкий врач, акушер и гинеколог Макс Зенгер не взял и не зашил матку впервые в истории. Случилось это в 1882 году от Рождества Христова. С тех пор, как Зенгер добился возможности сохранения женской матки при кесаревом сечении, недолгая операция под наркозом почти не несёт риска для рожениц.
«Как поздно к нашему людскому роду приходят те самые озарения, которые потом, с течением времени, становятся рутиной, и все удивляются: а разве когда-то было иначе? А разве мы так поздно додумались до столь очевидного прогресса? И почему?» — подумала, отложив смартфон на прикроватную тумбочку, молодая мама.
…Ева вздохнула, вдруг почему-то вспомнив последний свой сон перед днём родов. Тогда она летела над океаном, вытянувшись в струну с выпиравшей вниз полусферой — животом. Давя на ушные перепонки диким воем, за ней вырастал страшный гриб взрыва, а потом она попала в некий огромный ангар, населённый уродливыми людьми, тянущими свои руки с длинными корявыми пальцами к её животу, где сильными толчками давал о себе знать её сыночек…
РАЗГОВОР С ОТРАЖЕНИЕМ
Когда допьёшь себя до пустоты
ночной степи под жёлтым лунным веком,
войди в меня — чем я тебе не ты?
Читай меня — чем не библиотека?
Играй меня — чем я тебе не роль,
вселенная без времени и края…
И слаще соли будет только соль,
и хуже жизни — только жизнь иная.
* * *
Когда я стану для тебя
немного больше, чем разлукой,
и ветра строгие излуки
начертят схему сентября,
и кровь, сырая как вода,
отравит брошенное тело,
и будет сниться иногда
пейзаж любви осиротелой,
и будет ночь светлее дня,
и немота страшнее слова —
тогда ты станешь для меня
немного больше, чем любовью.
* * *
Мы наследники Бог чего знает!
Оттого и не пляшем от печки.
Две пригоршни из северной речки
захлебнуться тоской помогают.
То ли чайки пищат над Кижами,
то ли скрип деревянной часовни…
Через годы прошедшие вспомни,
как светился закат куполами,
как теперь, ошалев от просторов,
гул веков эти сосны доносят,
эти вздутые шубы соборов
и шумерские бороды сосен.