28 мая. 100 лет назад родился молдавский писатель Яков Абрамович Гуревич (28.05.1924, пос.Холопеничи, ныне Крупского р-на Минской обл. Белоруссии — 06.10.2015, Израиль). В начале войны до октября 1942 года учился в Ульяновском танковом училище, после чего был отправлен на фронт; демобилизован в 1947 году. Окончил Белорусский государственный университет (1954). Работал учителем в Бендерах, журналистом в газетах Кишинёва. С 2011 года жил в Израиле.
Автор сборников прозы «Её звали Марией» (1975), «Юности тревожные колокола» (1981), «Признание в любви» (1985), «Для славы мёртвых нет» (1987), «200 шагов по Красной площади» (1989), «Забвению не подлежит» (1990); дилогии «Я и ты» (1999) и др.
ЕЁ ЗВАЛИ МАРИЕЙ
(отрывок из повести)
…Целый месяц изнурительно жаркого августа сорок первого года 37-я отдельная кавалерийская дивизия держала оборону. Она отражала натиск врага, теряла людей, переходила в частые контратаки, вновь откатывалась на прежние позиции — и всё это на фронте протяжённостью 60 километров, от села Еремеевка до города Градижска. Потом немцам удалось крупными силами форсировать Днепр, и дивизии пришлось с боями прорываться через кольцо окружения.
Тридцатичетырёхлетний майор Красовский был в 37-ом начальником оперативного отделения, командиром грамотным, отлично знающим военное дело, — за плечами у него были кавалерийская школа и военная академия имени Фрунзе. Помимо множества сложных обязанностей, которые налагала на него штабная работа, на майоре лежала оборона командного и наблюдательного пунктов дивизии. И потому, когда командир радиовзвода вдруг закричал громко и пронзительно:
— Из Яблуновки на боевые порядки 133-го полка идут танки! — Красовский первым метнулся к командиру дивизии:
— Разрешите взять автоматчиков, выдвинуться вперёд!
Майору послышалось, будто старший лейтенант крикнул о трёх танках. И только выдвинувшись с пятью автоматчиками вперёд от дивизионного НП, он увидел, что их, по меньшей мере, раз в десять больше. Они заполонили, казалось, всю степь, от края и до края, и двигались по ней уверенно, безнаказанно, на какие-то мгновенья останавливаясь для выстрела и вновь устремляясь вперёд, навстречу беспорядочно скупой автоматно-винтовочной стрельбе и бешеному галопу обезумевших коней. На миг Красовский оторопел. Отступать было некуда и отбиваться — почти нечем.
— Раздавят!
Это закричал лежащий рядом боец? Или только послышалось?
Всё, что происходило в те минуты, Красовский и сегодня, спустя тридцать с лишним лет, помнит до боли отчётливо, словно зафиксировала память тот бой на плёнке и теперь вот временами прокручивает настойчиво и беспощадно.
Одного бойца он послал на НП с донесением. А с остальными стал отходить к селу — к Белоусовке. Когда танки подошли совсем близко, на расстояние броска, бойцам удалось зажечь две машины бутылками с горючей смесью. Остальные замедлили движение и термитными снарядами стали поджигать хаты Белоусовки.
Он дал команду стрелять по автоматчикам, двигавшимся за танками. В высокой пшенице их почти не было видно. Они возникали внезапно, словно из туманного марева, и так же неожиданно исчезали, сражённые очередями, или, маскируясь, отползали в сторону.
Тишина наступила неожиданно, звонкая и пугающая. Он приподнялся, чтобы немного оглядеться, успел охватить взглядом золотистую степь, по которой только что противно лязгала смерть, и пылающие в безветрии потемневшие хатки, и лежащих рядом бойцов. И вдруг — очередь…
Он не знает, сколько пролежал, уткнувшись лицом в колючую тёплую землю. Минуту? Мгновение? Когда же он приоткрыл глаза и чуть приподнял тяжёлую голову, угасающее сознание успело запечатлеть занесённую над головой руку Тищенко с зажатой бутылкой, и взрыв пламени, и всю его фигуру, вмиг превратившуюся в страшный ярко пылающий факел.
Потом он много раз приходил в себя и то двигался, словно в угаре, по обочине дороги, опираясь на худенькое плечо медсестры Сони, то обессиленно падал навзничь, теряя сознание.
Полтора месяца в плену. С горестным ощущением обречённости и беспомощности. С потускневшим сознанием, которое то совсем угасало, то вдруг вспыхивало, запечатлевая не дни, не события — какие-то обрывки слов, жестов, встреч.
…Запомнился немец, рослый, с автоматом, ведущий пленного. Он заметил медсестру возле истекающего кровью человека на земле, ткнул пленного стволом:
— Немен, взять! Шнель!
Соня бросилась к немцу:
— Нельзя его нести, умрёт он!
Немец ударил её ногой. Красовский через силу разжал челюсти, неслышно сказал:
— Не лезь, Соня, убьёт…
Запомнился какой-то хлев. Старик укрывал его мохнатой овчиной, шерсть забивала рот, тяжёлый запах мутил сознание.
Потом он каким-то чудом — откуда только силы взялись! — оказался снова на ногах, выбрался огородами в поле. Вокруг Тищенко ещё обгорала земля. Какой-то немец, обшаривавший трупы, поднял голову, схватился за автомат…