5 мая. 215 лет назад родился граф, писатель, меценат Владимир Петрович Орлов-Давыдов (05.05.1809, ? — 06.05.1872, г.С.-Петербург). Двоюродный племянник поэта Д.В.Давыдова. Был знаком с Вальтером Скоттом; сделал для него первый английский перевод «Слова о полку Игореве» (1827). После смерти деда владел имением Усолье в Симбирской губернии; не раз бывал в Симбирске. В 1859-1872 гг. член Симбирского общества сельского хозяйства.
В 1871 году учредил в Симбирске ремесленное училище. Автор сочинений «Путевые записки, ведённые во время пребывания на Ионических островах, в Греции, Малой Азии и Турции в 1835 г.» (1840), «Лорд Маколэ» (1860), «Биографический очерк графа В.Г.Орлова» (1878) и др.
ПУТЕВЫЕ ЗАПИСКИ…
(отрывок)
Рим. Суббота, 4 мая 1835 года. Давно уже беспокоило меня желание посетить Восток. В надежде увидеть Грецию, Турцию, Малую Азию и Святую Землю, я уже три месяца занимаюсь приготовлениями к отъезду; наконец, сегодня окончил их и отправляюсь из Рима. Спутниками моими будут знаменитый художник Брюллов, архитектор и член Петербургской Академии Художеств Ефимов и прусский антикварий доктор Крамер, которые вместе со мною возвратятся в Рим. Двое первых обязываются снять виды с мест и строений, которые мы будем осматривать, а последний списывать надписи на развалинах, которые нам встретятся. Я сам, чтоб лучше запечатлеть в своей памяти новые места, намерен вести краткий журнал всему путешествию. Привычка записывать все встречающиеся в жизни случаи полезна во всякое время, но особенно во время путешествия, которое можно называть усиленною жизнью, потому что, путешествуя, в один день видишь, узнаёшь и трудишься более, чем на месте за целую неделю.
Я начинаю с Рима, из которого отправляюсь в полной уверенности, что не найду другого места, которое бы столько говорило душе и сердцу, как он. Каждая площадь его, каждый древний столб, каждая новая церковь говорят или о прошедшем обладании его целыми царствами, или о настоящей его власти над душами. Кто не был в Риме, не знает, какая важность и какое достоинство царствуют в этом городе, восходившем два раза на высшую степень между всеми городами земли, сперва посредством своего оружия, потом своей религии. У меня нет времени разбирать поимённо все площади и кварталы, из которых у каждого и у каждой есть свой характер, своя мысль.
Для меня самой памятной улицей будет Ripetta, которая, касаясь Тибра, ведёт ко дворцу Полиции. Она дорога для меня, ибо я жил в ней и слыхал, пред рассветом, как Zamponiari (крестьяне, приходящие ежегодно за месяц до Рождества в Рим с Аппенинских гор и промышляющие игрою на особом инструменте, похожем на нашу волынку; они обыкновенно играют молитвы перед всеми образами в Риме), которых я осмелюсь назвать нынешними представителями восточных царей и волхвов, играют на своих волынках и дудках молитву перед иконой Богородицы.
Впрочем, главные, большие кварталы не говорят столько воображению, как малые. Посетите заброшенные всеми, кроме антиквариев, части Велабра, где ныне стоят амбары; загляните на площадь Весты, где поселяне беспечно лежат на возах сена; посмотрите на различные части Трастевера (часть Рима, лежащая за Тибром), или в какую хотите другую часть города — повсюду найдёте что заметить, или лучше сказать, везде встретите нечто такое, что невольно запечатлеется в душе на всю жизнь. Со всех сторон виден высокий купол, будто самим Богом воздвигнутый над мощами первого апостола.
Сколько ни есть путешественников (а в этот год их было довольно и русских, и других), у каждого должно быть своё собственное воспоминание о Риме; ибо в Риме найдётся для каждой души нечто, особенно могущее занять её. Но окрестности Campagna di Roma произвели на меня более впечатления, чем какая либо часть самого города. Когда едешь верхом около Aqua Cettosa или из Porta San Giovanni, эти длинные, плоские линии, ограниченные только весьма отдалёнными лиловыми полосами Аппенинов, как-то не удовлетворяют ни взора, ни души.
На обширном пространстве видишь на берегах Тибра только цуги буйволов, влекущих лодку, или поселянина, скачущего верхом со стороны Неаполя. Отчего, спрашиваешь самого себя, отчего вблизи Рима так пусто? Кажется, здесь невольно чувствуешь, что в недрах этой тишины готовится для вечного города какая-то новая судьба, и, может быть, второе его падение; т. е. что ни нравственная его сила, скоро исчезнет совершенно, как исчезло могущество политическое. Я простился вчера ночью с уединённым Колизеем. Полная луна освещала одну сторону амфитеатра и проглядывала сквозь трещины и развалины другой. Несколько лампад теплилось внизу, в этом месте, освящённом кровью первых мучеников христианства. Сегодня, около одиннадцати часов ночи, я должен сесть в Болонский почтовый дилижанс, который довезёт меня до Фолинья, а оттуда до Анконы доберусь я в другом дилижансе.
Анкона. Среда, 8 мая. Отправившись из Рима в субботу ночью, в весьма тесной и беспокойной карете, с Брюлловым и с каким-то начальником папских жандармов, я очутился в следующее утро в окрестностях Civita Castellana. Погода прекрасная; весна во всём блеске. Мне говорили, что это не время путешествовать по Востоку, и что я приеду к самым жарам в самую жаркую часть Европы; но делать было нечего, потому что не от меня зависело располагать временем. По крайней мере, трудно было выбрать более приятную пору года для путешествия по Италии…