15 марта. 125 лет назад родился прозаик-маринист и поэт Сергей Адамович Колбасьев, (15.03.1899, г.Одесса — 30.10.1942, ?). Учился в Морском кадетском корпусе в Петрограде. В 1918-1919 годах служил командиром на эскадренном миноносце «Прыткий» Волжской военной флотилии; в августе-октябре 1918-го участвовал в боях с белогвардейцами под Казанью и на реке Каме, в низовьях Волги; бывал в Симбирске, Сенгилее.
Автор книги стихов «Открытое море» (1922), повестей «Волга-мачеха» (1928), «Центромурцы» (1930), «Большой корабль» (1930), «Салажонок» (1931), «Хороший командующий» (1932) и др. Репрессирован, умер в тюрьме; реабилитирован в 1956 году.
ВОЛГА-МАЧЕХА
(отрывок из повести)
Механик Лев Павлинович Зайцев никогда не ощущал литературной нарочитости своего имени. Он был совершенно лишён воображения. Сейберт звал его Тигром Фазановичем Кроликовым, но даже это на него не действовало.
Тем не менее он на события реагировал и по приходе в Симбирск крепко задумался. Командир с комиссаром с утра ушли на берег, и к трём часам дня механик додумал свою мысль до конца.
— Капитан — шляпа, — сказал он.
— Ты сам, — с трудом выговорил артиллерист Головачёв. Артиллерист был тучен, а в кают-компании стояла нестерпимая жара.
— Почему я сам? — удивился механик.
— Он прохвост.
— Почему?
— Не знаю, — зевнул артиллерист. — От рождения… А впрочем, мы должны прохвоста поддерживать. — И сам удивился, что сказал такую длинную фразу.
— Почему? — Механик добивался полной ясности.
Над спинкой кресла появилось узкое лицо Сейберта. Он быстро заморгал и вдруг густым голосом артиллериста ответил:
— Классовая… эта самая… солидарность.
— Капитан мне не нравится, — вслух задумался механик. — Возможно, что он прохвост.
— Несознательные граждане! Вы заблуждаетесь, — по-ораторски вскинув голову, начал Сейберт. — Капитан просто растерялся. Не знает что к чему и куда ему податься.
— А ты знаешь, куда податься? — Механик был недоверчив.
— Знаю. К большевикам.
— Почему?
— Кроликов, золотко, они мне нравятся. Я вообще предпочитаю сильнодействующие средства…
— Касторка, — глухо отозвался артиллерист.
— Я не о твоём брюхе, жрец запорный. Я о России. Большевики не собираются её разбазаривать и этим представляют собой приятное исключение. А главное, за ними столько-то миллионов. Я — между прочими. Я, как было сказано, питаю к ним симпатию, они самые налаженные.
— Политика, — отмахнулся артиллерист и, тяжело вздохнув, лёг на диван. Для него слово «политика» было синонимом сухой, несъедобной материи.
— Слушай, Васька, и запоминай. Белые плохо кончат. Если хочешь кончить хорошо, ставь на красных. Как видишь, я рассуждаю применительно к твоей массовой психологии… Вернее — массивной.
Артиллерист снова тяжело вздохнул и, повернувшись на бок, стал придумывать названия для миноносцев. Это было подлинным поэтическим творчеством, и артиллерист тщательно его от всех скрывал.
Названия шли звонкие и воинственные, с одной буквы для каждого дивизиона, неожиданные и весёлые. Они разворачивались и, сверкая, плыли сплошным строем, пока артиллерист не засыпал. Тогда он видел широкое море, а на нём бесчисленные кильватерные колонны небывалого минного флота.
— Интересно знать, когда капитан вернётся, — сказал механик полчаса спустя.
— Интересно, но неизвестно, — не отрываясь от «Трёх мушкетёров», ответил Сейберт.
— Наверное, к обеду придёт, — ещё подумав, решил механик.
И сразу же на трапе загремели шаги. Это был штурман. Он распахнул дверь и совершенно бледный остановился на пороге.
— Вавася, обрадуй публику — скажи слово «капитан», — предложил Сейберт, но штурман не ответил и, оглянувшись на трап, быстро отошёл от двери.
По трапу спускался комиссар. Он подошёл вплотную к Сейберту:
— Примите командование. — И на стол бросил обрывок телеграфной ленты.
По ней бежали рослые прямоугольные буквы: «Военмору Сейберт временно вступить командование миноносцем «Достойный» точка Находиться оперативном подчинении штаба Двенадцатой армии». Подпись комфлота имеется. Сейберт встал.
— Что сказали в штабе?
— Завтра идём вниз на обстрел белых. Возьмём на борт представителя штаба. — Голос комиссара звучал по-новому. Это был голос хозяина.
Сейберт навертел ленту на палец и прислонился к переборке. Проверка разговоров на деле? Ладно. И в упор спросил комиссара:
— Где Сташкович?
Комиссар, не опуская глаз, выдержал его взгляд. Потом усмехнулся и, медленно повернувшись, вышел из кают-компании. Когда его шаги перешли на палубу, штурман, пошатываясь, подошёл к столу и сел.
— Расстрелян, — сказал он.
Сбиваясь, рассказал, что видел. Командир и комиссар были в штабе. Штаб в женской гимназии. А потом командира не оказалось. Куда девался? Но комиссар приказал немедленно идти на миноносец. Почему приказывает? На каком основании? Тогда чёртов комиссар вызвал двух конвойных и с ними погнал домой. Что? Что же это такое?..