9 марта. 210 лет назад родился украинский поэт Тарас Григорьевич Шевченко (09.03.1814, с.Моринцы, ныне Звенигородского р-на Черкасской обл. Украины — 10.03.1861, г.С.-Петербург). В 1847 году, по пути в ссылку в Орскую крепость, провёл ночь с 6 на 7 июня в этапной тюрьме села Тагай (ныне Майнского р-на Ульяновской обл.); обедал в Симбирске. Возвращаясь в 1857 году из солдатской неволи на пароходе «Князь Пожарский» по Волге, останавливался в Сенгилее и Симбирске.
Автор сборника стихов «Кобзарь» (1840, 1860); поэм «Катерина» (1838), «Гайдамаки» (1841), «Слепая» (1842), «Княжна» (1847), «Марина» (1848), «Юродивый» (1857), «Мария» (1859) и др. Его именем названа улица в Ленинском районе Ульяновске (1918).
ДНЕВНИК ШЕВЧЕНКО
(отрывок из путевого журнала)
8 сентября 1857 года. Утро ясное, тихое, с морозцем. Левый берег Волги от самого Царёва Кургана заметно понижается, и сегодня рано я его увидел таким точно, как и до Самары: ровный, плоский, однообразный. Правый берег по-прежнему угрюмо возвышен и покрыт мелким лесом. Если бы и можно было рисовать, то совершенно рисовать нечего, кроме разве огромной расшивы, стоящей на якоре посредине Волги, как на зеркале.
Я рассчитывал, что казённые смотровые сапоги послужат мне по крайней мере до Москвы, а они и до Симбирска не дотянули, изменили, проклятые, то бишь казённые. Иван Никифорович Явленский заметил этот ущерб в моём весьма не щегольском костюме и предложил мне свои сапоги из чисел запасных, за что я ему сердечно благодарен. Сапоги его пришлись мне по ноге, и я теперь щеголяю почти в новых сапогах, вдобавок на высоких каблуках, что мне не совсем нравится, но дарёному коню в зубы не смотрят.
9 сентября. С восходом солнца далеко, на пологой возвышенности, упирающейся в Волгу, показался Симбирск, т. е. несколько белых пятнышек неопределённой формы. Матрос вахтенный, указывая мне на беленькие пятнышки, проговорил бурлацкую поговорку, которую я тут же и записал: «Симбирск-от видишь, а неделю идёшь». От Сенгилея до Симбирска 50 вёрст, и это пространство мы прошли не в продолжение недели, но в продолжение битых десяти часов. «Князь Пожарский» сегодня как-то особенно медленно двигался вперёд. А может быть, мне это так показалось, потому что Симбирск не сходил с горизонта, в котором мне хотелося побывать засветло, взглянуть на монумент Карамзина. Симбирск же вместо того, чтобы приблизиться ко мне, он, увы! совершенно скрылся за непроницаемой завесой, сотканной из дождя и снега. Мерзость эта усиливалась, вечер быстро близился, и я терял надежду видеть на месте, видеть музу истории, которую я видел только в глине в мастерской незабвенного Ставассера.
Чего я боялся, то и случилось. Едва к пяти часам «Князь» положил свой якорь у какой-то досчатой пристани, прочая декорация была закрыта дождём с снегом. Несмотря на всё это, я решился выйти на берег. Чернозёмная, моя родная грязь по колена, и ни одного извозчика. Промочивши в луже и грязи ноги, я возвратился, нельзя сказать, благополучно, на пароход.
Другой раз я проезжаю мимо Симбирска, и другой раз не удаётся видеть мне монумент придворного историографа. Первый раз в 1847 году меня провёз фельдъегерь мимо Симбирска. Тогда было не до монумента Карамзина. Тогда я едва успел пообедать в какой-то харчевне, или, вернее сказать, в кабаке. Во мне была (как я после узнал) экстренная надобность в Оренбурге, и потому-то фельдъегерь неудобозабываемого Тормоза не дремал. Он меня из Питера на осьмые сутки поставил в Оренбург, убивши только одну почтовую лошадь на всём пространстве. Теперь же, в 1857 году, вместо экстренности – ночь и с такими отвратительными вариациями, что глупо бы и думать о монументе Карамзина.
По случаю двадцатиоднолетней супружеской жизни Катерины Никифоровны Козаченко за завтраком побороли мы двух великанов, под именем пироги, с разными удивительными внутренностями, и по этому-то необыкновенному случаю обедали поздно, ровно в 7 часов, и ровно в 7 часов положил рядом с «Князем» якорь пароход «Сусанин». Капитан «Сусанина» Яков Осипович Возницын был приглашён самим хозяином к обеду. По случаю неудачи видеть Симбирск и монумент Карамзина, у меня родился и быстро вырос великолепный проект: за обедом напиться пьяным. Но увы, этот великолепный проект удался только вполовину.
После обеда зашли мы в капитанскую светёлку (так называют волжские плаватели (матросы) напалубную капитанскую каюту) и принялися за чай. Между прочими интересными разговорами за чаем Возницын сказал, что он после закрытия волжской навигации едет в своё поместье (Тверской губернии) по случаю освобождения крепостных крестьян. Он хотя и либерал, но, как сам помещик, проговорил эту великолепную новость весьма не с удовольствием. Заметя сие филантропическое чувство в помещике Тверской губернии, я почёл лишним завести разговор с помещиком о столь щекотливом для него предмете. И не разделив восторга, пробуждённого этой великой новостью, я закутался в свой чапан и заснул сном праведника.
В 6 часов вечера приходил к капитану нашему некий герр Ренинкампф, агент компании фирмы «Меркурий». Пошлая, лакейско-немецкая физиономия, и ничего больше! А между прочим, эта придворно-лакейская физиономия принадлежит статскому советнику и председателю какой-то палаты, чуть ли не казённой!