9 февраля. 180 лет назад родился юрист, публицист, мемуарист Анатолий Фёдорович Кони (09.02.1844, г.С.-Петербург — 17.09.1927, там же). Был связан с писателем И.А.Гончаровым многолетней дружбой, вёл с ним переписку; являлся его душеприказчиком, организатором похорон; принимал участие во всех событиях, связанных с увековечением памяти писателя.
В июне 1912 года приезжал в Симбирск, заложил второй камень в основание Дома-памятника Гончарову, выступил с речью на заседании Симбирской учёной архивной комиссии. Автор труда «Судебные речи» (1888), очерка «Иван Александрович Гончаров» (1912), сборника «Отцы и дети судебной реформы» (1914), книги воспоминаний «На жизненном пути» (1929) и др.
ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ГОНЧАРОВ
(отрывок из очерка)
Гончаров не любил вспоминать о своей внутренней жизни в прошлом, но из того, что он всегда описывал свою жизнь и то, что к ней прирастало, можно заключить, что он в полной мере испытал то чувство, которое возбуждали его Ольга и Вера, эти превосходные олицетворения того, что Гёте называл das ewig Weibliche (вечноженственное). Едва ли он был мучеником своей любви, как Тургенев, или пережил какую-либо тяжёлую в этом отношении драму… Во всяком случае, когда я узнал его ближе, в начале семидесятых годов, его сердечная жизнь была в застое. Но сердце у него было нежное и любящее. Это был капитал, который не мог оставаться без употребления и должен был быть пущен в оборот. Человеку бывает нужно, необходимо уйти от тоски одиночества, от края мрачной пропасти глубокого разочарования в людях и в самом себе в какую-либо привязанность. Так случилось и с Гончаровым.
В течение многих лет у него служил камердинером и заведовал его домашним хозяйством честный и усердный курляндский уроженец. В конце шестидесятых годов он умер скоропостижно, и Иван Александрович, соболезнуя положению его вдовы с тремя малолетними детьми, оставил её служить у себя, предоставив ей маленькое помещение через площадку лестницы своей квартиры, и заменил ею умершего её мужа в домашнем услужении при своём маленьком хозяйстве старого холостяка. С годами, когда стали подрастать дети, сердце Ивана Александровича откликнулось на их чистую ласку, и он привязался к ним, и особенно к старшей девочке, глубоко и трогательно. Его заботам, просьбам, материальным жертвам, ходатайствам, письменным и словесным, эти дети были обязаны своим воспитанием и образованием в средних учебных заведениях, за которым он следил с исключительным вниманием. Возможность дать им средства, чтобы подышать свежим воздухом и укрепить свои силы где-нибудь на даче или на берегу моря, сердечно радовала старика, которому в этом нередко помогали дочери его старого друга А. В. Никитенко…
С половины восьмидесятых годов жизнь Гончарова пошла заметно на убыль, в особенности после того, как он ослеп на один глаз вследствие кровоизлияния, причинившего ему тяжкие до слёз страдания. Он побледнел и похудел, почерк его стал хотя и крупнее, но неразборчивее, и он по целым неделям не выходил из своей малоуютной и темноватой квартиры на Моховой, в которой прожил тридцать лет. На летнее время далёкий и любимый Дуббельн сменился более близкой Усть-Наровой, а затем и Петергофом: угасающего автора «Фрегата «Паллады» продолжало тянуть к морю. Но с тех пор, как смерть, очевидно, уже недалёкая, простёрла над ним своё чёрное крыло и своим дыханием помрачила его зрение и затем ослабила его слух, он просветлел духом и проникся ко всем примирением и прощением, словно не желая унести в недалёкий гроб свой какие-либо тяжёлые чувства.
Он стал трогателен в своём несчастии и, выражаясь словами его любимого поэта, «прост и добр душой незлобной». В этом уединении, принимая только немногих близких знакомых, весь отдавшись заботам о будущем приголубленной им семьи, он ждал кончины со спокойствием усталого от жизни и верующего человека. «Я с умилением смотрю, — писал он мне в 1887 году, — на тех сокрушённых духом и раздавленных жизнью старичков и старушек, которые, гнездясь по стенке в церквах или в своих каморках перед лампадкой, тихо и безропотно несут своё иго — и видят в жизни и над жизнью высоко только крест и евангелие, одному этому верят и на одно надеются… «Это глупые, блаженные», — говорят мудрецы-мыслители. Нет… — это те, которым открыто то, что скрыто от умных и разумных».
В 1889 году с ним произошёл лёгкий удар, от которого, однако, он оправлялся с трудом, а в ночь на 15 сентября 1891 года он тихо угас, не перенеся воспаления лёгких. Глубокая вера в иную жизнь сопровождала его до конца. Я посетил его за два дня до смерти, и, при выражении мною надежды, что он ещё поправится, он посмотрел на меня уцелевшим глазом, в котором ещё мерцала и вспыхивала жизнь, и сказал твёрдым голосом: «Нет! Я умру! Сегодня ночью я видел Христа, и он меня простил».
На новом кладбище Александро-Невской лавры течёт речка, один из берегов которой круто подымается вверх. Когда почил Иван Александрович Гончаров, когда с ним произошла всем нам неизбежная обыкновенная история, его друзья — Стасюлевич и я — выбрали место на краю этого крутого берега, и там покоится теперь автор Обломова… на краю обрыва… Но сегодня наша мысль переносится от этой могилы к колыбели Гончарова, и мы благодарим судьбу, зажёгшую на небе русского слова и русской мысли светоч его великого дарования.