22 января. 55-летний юбилей отмечает прозаик Максим Иванович Малявин (р. 22.01.1969, г. Ульяновск). Окончил школу №8 в городе Ульяновске (1986), Самарский медицинский университет (1994). Живёт в городе Тольятти; с 1995 года работает врачом-психиатром в местном Тольяттинском психоневрологическом диспансере. Описывает интересные случаи из своей врачебной практики.
Автор книг прозы «Записки психиатра, или Всем галоперидолу за счёт заведения» (2011), «Новые записки психиатра, или Барбухайка, на выезд!» (2012), «Супермены в белых халатах, или Лучшие медицинские байки» (2012), «Психиатрию — народу! Доктору — коньяк!» (2013), «Психиатрия для самоваров и чайников» (2018), «Записки психиатра. Лучшее, или Блог добрых психиатров» (2019) и др.
ЗАПИСКИ ПСИХИАТРА. ЛУЧШЕЕ
(фрагменты из книги)
Вуайеристы поневоле
Психиатрические больницы могут располагаться либо в черте города, либо за оной. Причём старые больницы, на мой взгляд, чаще строились всё же вне городов. Гатчинская, Калужская, Самарская, Ульяновская Карамзинка… Эта изоляция пациентов от горожан была на пользу как тем, так и другим. Наша психбольница тоже вначале была у чёрта на куличках, но потом чью-то голову посетила идея – и её тогда не сочли бредовой, – что сему заведению самое место на стыке районов. С одной стороны, и медперсоналу на работу ездить недалеко, и больного можно быстро доставить. С другой…
Забрав на очередном вызове буйную пациентку, машина взяла курс на дурдом. Всю дорогу санитары предпринимали безуспешные попытки хоть как-то ограничить метания дамы по салону, потому что вязки, понадеявшись друг на друга, с собой не взяли. Для тех, кто не в курсе: вязки – это несколько метров фланелевой ткани, сложенной и простроченной в виде толстого жгута. Они заменяют такую полезную, но ушедшую в историю вещь, как смирительная рубашка, – считается, что этот пережиток тёмного прошлого позорит психиатрию как отъявленно гуманную специальность и унижает пациента. Ага, а вязки его возвеличивают чрезвычайно. Фельдшер решил, что без пары кубиков аминазина тут никак, набрал шприц, промолвил: «Иншалла, мля», – и влился в коллектив.
Теперь один из санитаров пытался удержать больную за руки, другой – за ноги, а фельдшер – оголить ей зад и сделать целебный укол. Игла пронзила мягкие ткани, даму обуяли изумление и душевный трепет, и негодяи мужского пола разлетелись в стороны, аки ласточки (есть, есть женщины в русских селеньях!). В этот самый момент машина вильнула, даму качнуло, она угодила голой попой с победно торчащим из неё шприцем аккурат в открытое бортовое окошко и на некоторое время в нём застряла. Всё бы ничего, но в полдень на шоссе очень оживлённое движение. «Уазик» с красующейся в окне задницей, увенчанной воткнутым в неё шприцем, гордо обошёл строй троллейбусов, автобусов и маршруток (мигалки, сирена, расплющенные о стёкла губы и носы благодарных зрителей) и свернул во двор психдиспансера. Занавес, аплодисменты.
Цветочки-таракашечки
Жену однажды вызвали на консультацию в пульмонологию.
Ездить на консультации в соматические стационары – это, так сказать, полезная нагрузка психиатров амбулаторной службы. Вызов на этот раз был вроде по существу, то есть не невротическая пациентка, которой вдруг ком в горле стал и ну так мешать, что жить дальше нет никакой возможности, а достойная немедленного внимания и лечения галлюцинаторная симптоматика. Ещё точнее – делирий. Казалось – как, откуда, бабулечка – божий одуванчик и ничего страшнее ложки кагора в церкви на большие праздники себе хлопнуть не позволяла. Ну, может быть, пять капель валокордина под животрепещущие новости с экрана. А тут – раз – и на её белоснежной больничной простыне самым наглым образом появились (о ужас!) тараканы. Вот она и стала предъявлять вполне справедливые претензии в адрес медперсонала – совсем, мол, мышей (sorry, тараканов) не ловите, развели тут антисанитарию, вот при Сталине…
Механизм такого делирия прост: интоксикация на пике пневмонии плюс органика (ну у кого в таком возрасте нет хотя бы завалященького атеросклероза сосудов, в том числе и головного мозга?) равно делирий. Ну, знание этиологии – это здорово, это повышает самооценку, но надо же лечить. Вот и отправилась Оксана Владимировна в медгородок с важной миссией извести тараканов на простыне. А заодно и в голове пациентки.
В отделении, по пути в палату, медсестра заново рассказала, как всё происходило, и добавила:
– А сейчас ей лучше. Вот, посмотрите.
На больничной койке сидела совершенно счастливая старушка. Восторженным взглядом она окидывала своё ложе и, буквально излучая радость, нежно гладила ладонью простыню. Медсестра пояснила вполголоса:
– Я подошла, встряхнула простыню и сказала, что тараканов больше нет, зато вон сколько цветов по просьбе заведующего ей насыпали. С тех пор и наслаждается. Может, не назначать ей ничего – хорошо же человеку…
Бдительный
Работал в нашей спецбригаде санитар по прозвищу Бдительный. Трудно сказать, когда и при каких обстоятельствах он получил это прозвище, но соответствовал ему довольно точно и в критические моменты вполне его оправдывал, а однажды даже оправдал сверх ожидаемого. Как-то раз, когда персонал спецбригады коротал время между вызовами, во двор-колодец приемного покоя въехал милицейский «уазик-буханка». Оттуда вышел лейтенант и направился к сидящим на крылечке санитарам и фельдшерам.
— Вашего привёз, забирайте.
Бывает, и нередко, что наш пациент, находясь в обострении, что-нибудь натворит или с кем-нибудь поцапается. Тогда его забирают в милицию, а уже оттуда, разобравшись, что к чему, доставляют к нам.
— Только он выходить из машины не хочет, так что вы уж сами как-нибудь…
Бдительный не спеша подошёл к машине, открыл дверь и скомандовал:
— Вылазь.
Не дождавшись ответа, он вздохнул, извлёк из недр «УАЗа» мужчину и, держа его одной рукой за ворот, а другой за ремень, понёс в приёмный покой. Лейтенант как раз рассказывал, как к ним попал больной. Увидев Бдительного с добычей, он пару мгновений хватал воздух ртом, а затем выпалил скороговоркой:
— Что вы, что вы, этого не надо, это наш сотрудник, он просто не в форме… немного.
После паузы Бдительный поставил сотрудника на землю, аккуратно отряхнул с него пыль и вновь направился к машине. Пациент с ужасом в глазах выглядывал откуда-то из-под сиденья.
— Вылазь.
На этот раз выносить никого не пришлось.
Доктор, голос!
Эта леденящая кровь история произошла много лет назад, когда я ещё студентом подрабатывал на скорой помощи одного из районов города Самары. Как правило, на каждой скорой любого района есть негласный, но общеизвестный список нелюбимых адресов. Наша подстанция тоже не была исключением. Своих героев, самых капризных и занудных пациентов, мы знали в лицо. Некая Прасковья Филипповна постоянно терроризировала нашу неотложку, с периодичностью до трёх-четырёх раз в день. Выезжая на её «плохо с сердцем», приходилось в итоге убеждать болезную, что плюс-минус пять миллиметров ртутного столба в показаниях её артериального давления — это физиологическая норма, что сегодняшнее аж девятичасовое отсутствие стула — это вовсе не признак каловых завалов, что кардиограмма вновь и в который раз не только инфаркта — даже аритмии-то не кажет. Ну и, естественно, учить наизусть географию и характер всяческих покалываний, бульканья, сжиманий и мурашек. Понятно, что от ипохондрика ждать чего-то иного не стоит, но когда эпидемия гриппа, бригады не вылезают из машин, а вызов на её адрес только за сегодня уже четвёртый…
Вот на четвёртом-то вызове Василич, доктор от бога, ветеран афганской, и не удержался. Душа просила хохмы. Оставив фельдшера на станции и пошушукавшись с диспетчером, отчего та сделала большие глаза и быстро-быстро закивала, он заявил народу в курилке:
— Спорим на коньяк, что Филипповна на этой неделе никого доставать не будет!
Ударили по рукам, и доктор поехал. Вернулся он быстро. Через пять минут после его приезда в диспетчерской зазвонил телефон. Сняв трубку, диспетчер с минуту слушала, расплываясь в улыбке, кивала, а потом, нажав на рычаг отбоя, куда-то перезвонила. Коньяк Василичу проспорили, да ещё как! Никто с этого адреса не звонил месяца полтора. Василич и диспетчер молчали как партизаны, поэтому на НАКОНЕЦ-ТО поступивший от Прасковьи Филипповны вызов чуть ли не жребий бросали, кому ехать — до того любопытно было узнать подробности из первых уст.
Оказалось, что, открыв в прошлый раз доктору дверь, больная опешила: эскулап стоял на четвереньках и держал в зубах чемоданчик. Выдержав театральную паузу, он поставил чемоданчик на пол и четыре раза на неё гавкнул. После этого оборотень в халате повернулся и на четвереньках потрусил вниз по лестнице. Когда прошло замешательство, Филипповна позвонила в скорую вновь и пожаловалась, что доктор, гад, НА НЕЁ ЛАЯЛ. Диспетчер оказалась девушкой доброй и отзывчивой и пообещала прислать нормальных медиков.
Когда приехала другая бригада, «не в пример этим, все как на подбор, просто гренадеры!», врач участливо так спросил:
— Так вы говорите, на четвереньках стоял?
— Да, да!
— И даже, простите, лаял, как собака?
— Да, истинный крест!
Надо сказать, что за все полтора месяца пребывания в психбольнице сердечко у Прасковьи Филипповны не болело ни разу.